…Ванятка и Мишка росли без отца. В доме, кроме них, бедовых пацанов, жили-поживали мамынька родимая, кот Васька, а на калде во дворе толклись пять овечек, возглавляемых козой Люсьеной. Была еще корова Милка, пара поросят, да семейство ласточек, живущих под стрехой сарая.
Жили Заречины бедновато, но не хуже других. Хозяйка Катерина как умела и могла с напрягом и вдовьими причитаниями вела дом, приструнивая своих непоседливых сыновей, когда словом, а когда и хворостиной… Мальчишки принимали наказание, как данность бренного мира, поддерживая видимой покорностью материнский авторитет. Глава семейства Константин погиб на войне, и Мишка с Ванюшкой изо всех сил старались облегчить груз забот по заготовке дров и сена, уборке во дворе и в доме.
Многие деревенские хвалили дружных и работящих братьев, только соседка, тетка Лушка невзлюбила Мишку и Ванятку. Просто на дух не переносила ребячьего смеха, криков, возгласов, доносившихся с утра до позднего вечера со двора Заречиных. Стоило ребятам выйти на проулок и затеять игру в чижик или лапту, как бранчливая Лукерья тут как тут: «Чего расшумелись? Вам бы только лытки голые чесать! У, безотцовщина непутевая. Голытьба немытая!».
Долго терпели братья такие напраслины. Жаловаться мамке – не по их характеру. Поделиться с друзьями – тоже как-то не по-мужски. Малятки что ли они, какие неразумные, неужели сами не справятся с бедой?!
Двор у соседей был обнесен высоким забором, в котором даже малой щелочки не проглядывалось... Что там деялось - творилось за тесовой крепостью, никто не знал и не ведал.
Дядька Федот, муж Лукерьи, по какой-то неведомой врачам затяжной хворобе на фронт не попал. Силушку имел недюжинную, как и ужливую хитрость, изворотливость – качества, чуждые для нашей маленькой деревеньки. Может быть, поэтому в колхозе не работал - в бессменные заготовители себя определил. Лошадь, тарантас, сани, сбруя – все прикомандированное к его подворью, считалось богатством незаменимым.
Гонял Федот свою повозку по разным деревням, скупая втридешева шерсть, кожу, скобяной товар, изготовленный сельскими кузнецами, душистый медок, масло топленое, яйца и мясо. Наживаясь на чужой нужде и обездоленности, он с годами превратился в местного богатейчика. Людей презирал. Оттого и отгородился дощатым частоколом от всего честного народа.
На Пасху ли Рождество ребятишки шумной гурьбой перекатывались от одной избы до другой, стараясь обходить стороной высокие ворота Злобиных. И, если тетка Лушка вдруг расщедривалась ради праздничка, зазывая юных славщиков к себе в дом, то редко кто осмеливался переступить даже через мосток, перекинутый к калитке.
И вот однажды, когда Лукерья в очередной пасхальный праздник вышла к ребятам с зачерствевшими пампушками, чтобы показать соседям, как она добра, щедра и незлобива, братья Заречины решились на отчаянный поступок.
Самый бойкий, Мишанька, выступив вперед, культурно спросил:
- Теть, а теть Луш, а чего вы нас на улице угощаете? Взяли бы да в дом пригласили. Чаем напоили, вода в колодце чать бесплатная.
Тетка Лукерья от неожиданности даже присела. И вправду, праздник великий на дворе, а она ребятню, как кутят, у мостка встречает. Махнув рукой, широко открыла калитку и басовито произнесла:
- Заходьте! Да не толкитесь по всем сенцам. Обувку тут вот ставьте. В заднюю избу ступайте, а я пока самовар вздую. И никуда не лезьте. Почем зря не галдите. В гостях чать, а не у себя на печке.
Чинно, словно солдатики, мальчишки и девчонки ступили на оранжевый дощатый пол, с расстеленными от двери до окон домоткаными дорожками. В углу стоял квадратный стол, накрытый вышитой скатертью. На нем возвышалась горка ароматных плюшек, посыпанных сахаром, рядом светилась янтарем вазочка с сотами. Разноцветная россыпь «горошка» в сахарнице притягивала и манила взоры юных гостей.
Вскоре появилась хозяйка, и ребята в предвкушении сладкого угощения, присмирели, приутихли.
А между тем, тетка Лукерья, прикрыв полотенцем блюдо с плюшками, принялась хлопотать у посудной лавки, что стояла вдоль глухой стены. Застелив старым рушником широкую доску, она поставила кружки, сыпанула горстку конфет на блюдечко. Распорядилась, чтобы Ванюшка и Мишка принесли из сеней закипевший самовар.
Разлили кипяток по кружкам, и пиршество началось. Скупая хозяйка так ничего больше и не прибавила к своему сиротскому угощению, зато ребятишки, ангельски щедрые и открытые, как божественное Писание, вытащили из своих сумочек самые лакомые кусочки и сложили их горкой у поющего самовара.
Расширив тесный круг, братья Заречины придвинули табуретку, приглашая хозяйку отведать с ними всего, что Бог послал, и что люди не пожалели. Как тут откажешься? Праздник-то какой! И тетка Луша, присев на краешек, вклинилась в это уютное и теплое окружение.
Ручонки у ребятишек обветренные, красные, с поломанными ногтями, а кое у кого и с цыпками. Зато лица бесхитростные, дружелюбные. Одежонка, хоть и праздничная, а в основном донашиваемая после старших братьев и сестер. Проклятая война, словно танк, прокатилась по всем семьям их деревни. Многих обездолила. Только Лукерья и Федот жили, как за каменной стеной, не зная нужды, не понимая и не воспринимая скудности жития и быта односельчан.
Вот и в этот раз Лукерья, хотя и разомлела от собственного «щедрого» жеста, пальцем не шевельнула для того, чтобы одарить своих гостей теми самыми духмяными плюшками, что остывали под полотенцем у божнички. Нетронутыми стояли и другие угощения. Для кого приготовила стол, кому за ним сидеть и радоваться? Федот снова укатил в дальнее поселение, и даже на праздники не вернулся. Неделями кружа по дому одна, Лукерья начинала потихоньку сходить с ума. И детвору она к себе пригласила не от доброты и простоты своего характера, а от скуки и досады на мужа.
Тягучие безрадостные мысли роились в голове Лукерьи, когда она торопливо выпроваживала ребятишек за порог. Накрепко задвинув засов, проверив щеколду, вернулась в свои ухоженные хоромы. Достала из-под скатерти тонкий листок, исписанный небрежными отрывочными фразами. Сын, их единственная кровиночка, сообщал неприятную весть. Будучи летом в отпуске, связался с красивой деревенской девчонкой. И вот она наверняка раззвонила всем, что ждет от него ребенка. А он Славику нужен, как собаке пятая нога. Ему не до женитьбы, работа клевая может сорваться. Так что, пусть мамаша похлопочет, чтобы дитя признал его дружок Тарас. Вместе по девкам шастали, еще неизвестно, кого первого из них эта беспутная Валька приголубила.
Вот какую обузу повесил на матушку ее любимый сынок. И как подступиться к этому деликатному делу, Лукерья придумать не могла. Не сегодня же начинать, в такой-то светлый праздник…
Вдруг в калитку кто-то стукнул, зашебуршал крюками и запорами. «Кого еще нелегкая несет?» - досадливо поморщилась Лукерья. Делать нечего, надо открыть, вдруг оказия какая? Взглянув в щелочку, хозяйка увидела кудрявую головку девчушки, сияющие цыганским блеском темные глаза и… выпирающий животик. Валька. Сама пришла. Значит, не миновать скандала, слез и огорчений - и все на ее седую голову. Вальке что? Разрешится от бремени, кинет матери своего пащенка, да укатит в свой техникум, а ей, Лукерье, да и Федоту тоже, достопочтимым и уважаемым людям, расхлебывать последствия неделешной любви этой свистушки.
Тетка Луша окинула оценивающим взглядом ладную фигурку нежданной гостьи и с удовлетворением про себя отметила:
- А Славка-то наш не промах, вон какую голубицу под себя подломил.
И представив на мгновение обеих в подвенечных нарядах, не без гордости призналась, что ее сын и дочка вдовы Марфуши были бы лучшей парой на всю округу.
- И чего это я, старая, размечталась, - оборвала она столь неуместные мысли. - Тут, можно сказать, судьба Славика решается, а я его уж под венец спроваживаю.
Сурово сдвинув реденькие брови, сжав гузкой блеклые губы, тетка Луша пошире распахнула калитку и дернула на себя оробевшую гостью.
- Входи скорей, коль уж принесло тебя в такой-то святой день, - проскрипела она глухим, низким голосом, выражая недовольство нежданным визитом.
- Тетя Лушенька, милая, - робко заговорила Валька, - мне с вами покалякать надо. Мамка вот посоветовала к вам сходить, мол, таким как я, - и она бросила печальный взгляд на округлость своего живота, - все святые помогают в такой день.
- Ага, про святых вспомнила, - въедливо, как овод, бросилась в атаку Лукерья.- А когда с Тарасом кувыркалась в копнах, тоже про своих спасителей думала?
- С ка-ким Тарасом, - запинаясь, переспросила девчушка. - Я только с экзаменов из техникума вернулась, когда ваш Слава в отпуск приехал. А друга его Тараса в ту пору уже в армию забрали - они даже не увиделись. Один он у меня был, разъединственный. Звал с собой в Ленинград. А я ведь учиться поступила в другой город, и он пообещал перевести меня к себе. Вместе нам надо дитенка ждать…
- Ты мне тут зубы не заговаривай, - яростно оборвала ее Лукерья. - Звал, видите ли, может, и жениться обещал?
Закусив губы, Валька едва сдерживала слезы и рыдания, растерянно оглядывая богатое избяное убранство. Взгляд ее выхватил фотографию на стене со знакомыми и такими родными чертами ее возлюбленного.
- Мне от вас ничего не надо, - совладав с собой, тихо заговорила гостья. - Я пришла просто вас поздравить и сказать, что скоро у вас появится внук. Мамка определила, что будет мальчик, - и она бережно приобняла рукой живот, словно мячик.
- Нам еще твово приблудыша не хватало, - негодующе зашипела Лукерья. - И не вздумай по деревне лязгать, что от Славки нагуляла. А не то,… - и она, сжав кулаки, двинулась к Вальке словно рыдванка, доверху нагруженная досадой, злостью и обидой.
- Надо же, шалава бесталанная, такой день ей испортить! Ладно, хоть от ребятни быстро отмоталась, им и пара конфеток за радость, а эта, эта, явилась, не запылилась, - захлебываясь желчью, бушевала Лукерья.
С треском распахнулась входная дверь, и Валька всем своим погрузневшим телом неловко вывалилась в сенцы. Уже во дворе она дала волю слезам, припав зареванным лицом к березке, стоявшей близко к дому Заречиных. Мишка и Ванюшка, угнездившись меж веток на верхотуре, услышали Валькины всхлипывания и шементом скатились вниз. Сдвинув в сторону потаенную досочку в заборе, они поманили Вальку к себе, мол, давай к нам, а не то тетка Лушка прогонит тебя кочергой.
С той самой поры стали братья верными стражниками молодой мамаши и крестными отцами белокурого синеглазого Славчика. Все-таки не удержалась Валентина, дала сыну имя его заблудшего отца, но старалась не встречаться с его родителями, хотя дома их стояли друг от друга в пяти минутах ходьбы. Славка так и не женился, домой наведывался очень редко и не надолго. Вскоре из Ленинграда пришла черная весть - сына зарезали ножом в пьяной потасовке.
Зато сын его, маленький Славчик, мамкиными да бабкиными стараниями, опекаемый братьями Заречиными, подрастал, как на дрожжах. Настороженное отношение односельчан к трудолюбивой и совестливой Валентине сменилось на уважительное. Мальчонка не по годам был смышленый, больших хлопот никому не приносил. К тому времени в семье матери и отчима подрастали еще двое братишек.
Однажды он спросил Ванюшку и Мишку, кто его отец, есть ли бабка и дед, на что они простодушно рассказали, что родня его живет рядышком, только вот не больно роднится, старые стали, кое-что забыли…
…В жаркий полдень катила по пыльному проселку повозка. Погоняя лошадку, на охапке свежескошенной травы величаво восседал дядька Федот. Вдруг от ближайшего сарая метнулась хрупкая фигурка пятилетнего мальчонки.
- Деда, дедунь,- звонким голоском окликнул возчика Славка,- прокати маненько, а?
Натянув вожжи, Федот придержал бег Карюхи, нехотя повернул голову.
- Какой я тебе дед, растудыт твою копалку,- сердито заговорил он. - Хто сказал тебе такое? По какому праву в родню мне набиваешься?
- Хто-хто, - невольно передразнивая старика, затараторил пацаненок.- Вся деревня говорит. И патрет папки мово у мамки есть. А я, - он горделиво стукнул кулачком себя в грудь,- вылитый ваш Славчик, вообщем, он Слава и я Слава,- поправил он себя.
- А кнута ременного не хочешь вдоль спиняки? - заорал дядька Федот и, вскинув руку, нацелился кнутовищем на онемевшего от страха мальчика.
Мишка и Ванюшка, уже взрослые, крепкие парни, возвращались с огорода, когда услышали злобинскую брань. Почуяв неладное, они кинулись на зады, где увидели испугананного Славку и разъяренного Федота. Молча, словно по команде, они встали по бокам своего крестника.
- Тронешь хоть одним пальцем, - грозно рыкнул Михаил, - дом твой вместе с добром вонючим подпалим.
- И свидетелей не найдешь, так и знай, - поддакнул брату Иван.
Пригнув по-бычьи седую голову, Федот замер, словно громом пораженный. Затем со всей силой хлестнул задремавшую лошадь, и когда повозка уже отъехала на приличное расстояние, злобно выкрикнул:
- Вы мне, бузотеры и голытьба, не указчики. А этого байстрюка держите от меня подальше. Тоже мне, родня кипучая отыскалась.
(Продолжение следует)
