* * *
Ото всего мне худо,
Ото всего мне тошно.
Жизнь посчитать за чудо
Тотально невозможно.
Тотально и печально
Сереющее небо.
И осень так банальна,
Что даже ныть нелепо.
Листва уже играет,
Чуть золотится славно.
Но серый цвет мешает
Распробовать, как сладко
Мгновенье жизни… Сладко.
Ото всего мне тошно.
И от себя столь гадко,
Что молвить невозможно.
* * *
Мочою тянет в коридоре
Кардиологии… Вот я
Вхожу к палату к маме, горе
Считая альфой бытия.
Но с мамой худшего не будет
Пока, и выпишут на днях.
За мрачных мыслей строй осудит
Кто?
И у всех сумбур в мозгах
Сегодня, полагаю… С мамой
Поговорим, отдам пакет.
Домой пойду, твердя с упрямой
Тоской: Нет смерти. Смерти нет.
* * *
Себе и груз, и крест,
Себя по жизни тащишь.
Устал от разных мест,
И древен, будто ящер.
Привычки, и т. п.
Пристрастия, желанья.
Всё тащишь по тропе
Ты к точке угасанья.
И груз, и крест, и не-
возможно что другое.
Зимой иль по весне
Одно и то же – то и
Так действует на ум,
И бедный мозг ржавеет.
А небо – сумма сумм –
Молчаньем муку сеет.
* * *
Тряпица сердца в тридцать лет,
Поскольку человек – поэт.
Растрачивая сердце, свет
Другим даёт всерьёз поэт.
Чревата, с риском такова
Жизнь – обращённая в слова.
СЛОВО О ЧЕЧНЕ
Былого каталог Чечни…
Суровые чернеют горы.
А облако, как вид чалмы:
Небесный лик… Нет, всё же город.
Сколь очевидные плоды
Даст Плодородный Полумесяц?
Истории порой черты
Столь резкие, что это бесит:
Порой размыты: не понять.
Пещерной живописи тема
О прошлом долго размышлять
Позволит: сложная система
Былого…
Вновь свои права
Предъявит вдруг средневековье:
Быль поселения права,
Но вечно льётся лента крови.
Нашествие монголов. Даль
Времён: Сисмир, как государство.
Извечна неба вертикаль,
Как и властителей коварство.
Но – не коварен Тамерлан,
Сисмир когда-то захвативший,
Его воительский талант
Из лютых, яростный и пышный.
И Астраханским ханством жить
Не можно вечно: башне – падать.
И русская завьётся нить
Сначала: дальше жить под флагом
Имперским долгие века….
Политеизм вайнахов ярок.
Слоятся мощно облака –
Там есть дворцы и много арок.
Ислам простёр своё крыло –
Мечети выросли красиво.
От их орнаментов светло,
И светом льётся перспектива.
О, бирюза, лазурь, и мёд
Молитвы, строгой и высокой.
И зреет будущего плод:
Любовь – его да будет соком.
* * *
Ацтек поёт о смерти –
Она ему милей
Златистой в сини тверди
И перемеси дней.
Ацтеки в мяч играют –
Неистово порой.
Как будто вспоминают
Посмертных будней строй.
Не пробуй: не понятны
Мечты ацтека нам.
Рассеянные пятна
Былого тут и там.
СТАЛ СЧАСТЛИВЕЕ?
(стихотворение в прозе)
Субботними дежурствами на службе, куда ходил 30 с гаком лет, тяготился чрезвычайно: с девяти до пяти сидеть в читальном зале библиотеки, которой почти никто не пользуется: кажется, время не пройдёт, и освобождение не мыслимо.
Сидел за компьютером, читал, играл на бильярде, сам сочинял нечто – то в рифму, то нет – вздыхал, выходил курить…
Время тянулось: впускало в себя, точно чтобы поиздеваться; за окнами был детский сад, пустующий по субботам, и, глядя на гривы деревьев, думалось о капле человеческой жизни в природном устройстве: капле столь малой, что, в сущности, и не имеет она значенья.
К четырём становилось легче, время будто летело под горку, и около пяти ощущение счастья разливалось в груди – и в стеллажах, вытащив из сумки стограммовую бутылочку водки, выпивал её одним махом, и горячее тепло заполняло сознанье.
Потом – пять: освобождение ярко, пышным кустом распускалось в мозгу, он шёл домой напевая…
…три года будет, как уволился.
Стал счастливее?
Нет-нет.
Но вдруг до жути захотелось испытать ту чистую радость освобождения после занудного, почти невозможно высидеть, дежурства – до жути, до сладкой боли…
