Царствие Достоевского в серо-чёрных тонах даётся…
Царствие Достоевского слишком мрачно – что в нём современному человеку?
Штампы окружают нас, порой действуя прессами, придавливая, если не расплющивая вовсе.
Достоевский закручивает лабиринты – не только сюжетов; он проходит лабиринтами психики, и все уродливые гнойники внутри них, открыты его провидчески-пристрастному оку, - он брызгает на них целительных светом, и выжигает таким образом, если и не меняя нас к лучшему, то призывая меняться… А если литература хотя бы не призывает изменить свою породу – то грош ей цена.
Царствие Достоевского пылает стигматами состраданья, а что, сквозь огнь словесный, кровоточат они – так на то и сострадание, чтобы быть не уютным, бередить, вздёргивать, и, в конечном итоге, выводить к свету.
Читатели Библии обычно проскакивают мимо информации о создании света ранее светил – а ведь речь об ином, не доступном глазу свете, свете, и рождающем эти светила, свете, в конце концов, рождающем всё.
Так и в Пятикнижии Достоевского сначала рождается свет, а потом возникают его носители – Алёша ли Карамазов, князь Мышкин; и, хотя любой человек, в сущности, вариант винегрета качеств, даже и в Свидригайлове мука сильнее кривых страстей. А это и означает, что свет побеждает, давая сложные результаты – но такова уж человеческая порода.
«…до тех пор, пока человек не изменится физически…»
Ведал это всеобщий брат – Достоевский, ведал, хотя и не знал, поскольку не положено, сроков; а, ведая, выводил все свои сложнейшие построения к световым вспышкам: будь то речь на могиле Илюшеньки в финале Карамазовых, или мука Раскольникова, ошибшегося с идеей и признавшегося в убийстве…
Царство Достоевского от света есть – и светло оно.
Этим и нужно оно и важно современному, погрязшему в прагматизме человеку, в том сила его – и сила сия соль свою не утратит.
