И НЕ СТОИТ ПРОБОВАТЬ
Ребёнку интересны гости – взрослые гости родителей, пышно накрытый стол: не часто ещё собираются на новой квартире, переехали недавно.
Ребёнку интересно, что приготовит мама – как в духовке запекает она мясо в хлебе: прямо снимает горбушку с чёрного кирпича, выскребает мякоть, слоями помещает мясо внутрь, заливает специальным соусом, и – улыбается сынку, как всегда…
Взрослые говорят с ним, расспрашивают про дела, и он, стараясь казаться старше, рассказывает дядя Славе, тёте Ире…
Взрослые выходят курить на балкон, и мальчишка выходит с ними: ему нравится балкон, он любит вид с него, открывающий тополиный, роскошный двор, - и май, зеленью видоизменивший пространство, люб ребёнку…
- Ляль, как Галю похоронили? – спрашивает дядя Слава у мамы мальчишки.
- Как, Слав… Ну, нормально, в общем…
Нечто обрывается в сознанье ребёнка, летит в тускло мерцающую, отливающую сталью бездну.
- Ма, а что – тётя Галя умерла?
- Да, сынок. Мы не говорили тебе…
Ребёнок сразу не понимает, отчего так жарко, горячо, солёно расплывается мир – он не понимает, откуда у него столько слёз, они льются и льются, покрывая лицо влажной плёнкой, и разъедая при этом сознание.
…знал, что болела. Бывало, оставляли у неё – старинной знакомой, без семьи, живущей со старой матерью в доме, насуплено глядящим на мир второй век…
Коридор длинный, полутёмный, таинственный; растение в комнате… целое дерево, и под ним спрятаться можно, под листами его шестипалыми, лоснисто-зелёными.
Книги в шкафу притягивают внимание ребёнка: Галя достаёт их – старые, с гравюрами, на которых корабли и чудовища, а мама её, баба Лида, заваривает чай.
Буфет на кухне тоже старинный, в нём есть форма – барашек, ребёнок не знает, что такое пасхальный агнец, не может знать, но очень любит кекс в форме животного, какой печёт тётя Галя, и глаза у него – из изюмин.
Ещё – она раскрашивает яйца для общих семейных знакомых, на каждом делая символическое изображение увлечения его: появляются ноты, или едет машинка…
Тётя Галя всегда улыбается, она добра бесконечна – если вообще возможна какая-то бесконечность применительно к темам людским.
…знал, что она болела. Скрыли, что умерла. Он плачет и плачет, он не в силах успокоиться.
…седобородый ребёнок, проживший, как ни странно полвека, перебирая старые фотографии, находит и тёти Галины, и, вглядываясь в её полное, круглое лицо, думает, что уже не вспомнил бы, какой была в жизни, хотя тепло, исходящее от неё, как и дом старый, и бабу Лиду, и потоки слёз своих тогдашних не изъять из недр мозга.
И не стоит пробовать.
ДОЛОГ АВГУСТОВСКИЙ ДЕНЬ
- И понимаешь, мысленно путешествуя по Византии, я ощущаю, будто жил когда-то здесь, видел все эти лестницы, и павлинов, чьи хвосты символизировали царствие небесное воочию…
Он говорит, вспоминая, как познакомился с этим человеком, одноклассником старшего двоюродного брата – а было это на похоронах дяди-крёстного, отца брата, и он, человек этот выносил гроб, вместе с другими друзьями брата.
Они сидят под ивой – огромной, ветвистой, чья кора напоминает загадочные письмена давно умершего языка, они сидят, празднуя день рожденье старшего.
Друг улыбается:
- Реинкарнация, да?
- Да, именно ощущение её…
На пространной подстилке пёстрая, разнообразная снедь, открываются новые бутылки.
Полная дама, возглашает:
- Алексей, думали, что тебе подарить. Всё у тебя есть вроде бы, но иногда неорганизован бываешь. Вот, - она достаёт из пакета, - дарим тебе органайзер!
Брат, шумно, как всегда благодарит; снова пьют. Народу много.
Долго спускались между роскошных древес, перелеском, где корни, вылезающие из земли, напоминали живые провода, а кротовьи норы, были высоки; этот спуск, знакомый наизусть, тыщи раз в детстве и юности выводил к Оке, к переправе; но понтонный мост снесло, и теперь люди переправлялись на моторной лодке.
Спускались втроём – братья, и младший сын именинника; несли сумки, нагруженные провизией, старший тащил ещё и рюкзак, а младший, глянув на запустенье крайних дачных участков, приметил густые, мясистые цветы люпина.
Хороши они были.
Под ивой ждал Андрюха – первый…
- Ты что – пешком?
- А то. Я рано встаю.
- Долго же топать!
- Ничего, прогулялся.
Младший представил путь – от старого моста, вдоль берега; вспомнил внезапно, как раз с братом тем же шли в новогодние дни, перемещаясь из одних гостей в другие, шли долго, оскальзываясь на льду, но довольные, поддатые.
Другие гости томились на противоположном берегу – лодка вмещала немногих.
- Мишаня уже подпрыгивает. Сейчас вплавь рванёт.
Собрались все, наконец.
- А Дмитрича что – не звал? – спросил младший.
- Звал, конечно. Не знаю, где…
Валентин Дмитрич, пенсионер-философ, которого младший в шутку называет «папа», а отца своего похоронил давным-давно; так надеялся пообщаться с Дмитричем, ибо всякий раз, бывая здесь, в провинции, идёт к нему, а в этот не успел что-то…
Младший пьянеет счастливо, тосты звучат, еда поглощается. У него вышла первая книга не давно – у младшего: он молодой поэт, он достаёт эту книжицу, идёт к усевшемуся на суку огромному Аркашке, с которым не общался почти никогда.
- Держи, - говорит, - чтобы не думал, что я просто болтающий бездельник.
- Это что? твоя книга? Маша, - кричит жене, - дай ручку, мне автор впервые книгу дарит!
И квохчет восторженно, что никак не ожидается от технаря, грубоватого, простого.
…они купаются потом; затем, у берега, сплетают руки, и маленькая девочка – дочка Аркаши – прыгает в воду, ликуя, и брызги, вспыхивая на солнце, кажутся клочками счастья.
Потом ещё долго будут колобродить по Калуге – самые стойкие из них пойдут на квартиру к старшему брату, будут допивать, петь, философствовать.
Долог августовский день, великолепно долог…
ЗАМЫКАНИЕ КРУГА
Один – нежный ребёнок, с любопытными мечтательными глазами, другой – пошустрей, погрубей, и девочка с ними – скорее забавная, чем симпатичная.
Живут в соседних домах, играют на обширной площадке между, оба малыша теребят родителей:
- А Катя будет?
- Где Катя?
Завидев, мчатся к ней, обнимают, хохочут; родители улыбаются, обсуждают что-то, пока дети носятся, играют…
- Катя, не толкай Дениса!
- Денис, зачем ты ударил Андрюшу? Нельзя так…
Рёв. Смех.
Натаскивают листья под горку, забираются на лесенку, прыгают, поднимая тучи осенних брызг.
Вечереет рано, янтарно-медово загораются фонари, жизнь идёт за прямоугольниками мерно зажигаемых окон…
Они ходят в разные сады, но в школу пошли одну и в один класс.
- Денис! Привет!
- Привет, Андрюша. Где ты был?
- Мы на даче были. Потом ещё на Крит ездили.
- Катя, Катя, смотри!
Они мчатся, но уже не обнимаются, как было несколько лет назад; Катя стала симпатичной, ладной, и играет с обоими мальчишками…
Они идут в новый класс, и на уроках сидят рядом, только на одних – Денис рядом с Катей, на других Андрюша.
Вместе выходят из школы.
- Пошли в парк, на аттракционы.
- Ну их, лучше в кино!
- Ты куда хочешь, Катерина?
- Я? В кафе…
Они считают деньги. Они идут втроём в кафе…
- Подумайте, совсем недавно ходили друг к другу в гости, машинки дарили, или куколок…
- Да, летит время, время…
Стареют родители, у кого-то неприятности на работе, другой болел тяжело, но – выкарабкался; всё обычно, и всё своё, родное, неповторимое…
Дети поступают в институты.
Они иногда, когда нет малышей, появляются на детской площадке, но чаще Катя – с кем-то одним.
- Ты с Деней что ль в кабак ходила?
- Ревнуешь?
- Ну!
- Ха, ну пойдём тоже…
Институт заканчивается, работа кружит, кто-то уже похоронил родителей, цветы пестрели в руках, потом ложились в лодку гроба…
- Смотри, играют наши, как мы тут играли, да? – Она глядит в окно, где пятилетние дети устраивают кучу-малу.
Она вышла замуж… В общем, другой женился на одногруппнице.
Бабушка гуляет с малышом, мама Катя смотрит в окно, и глаза её увлажняются вдруг.
Погрузневший за последние годы муж спрашивает:
- Что ты?
- Да так, вспомнилось…
Из другого окна глядит тот, кто женился на одногруппнице, видит, как она гуляет с малышом, и думает, что если бы он женился на Кате, жизнь сложилась бы иначе.
…хотя – ходят друг к другу в гости, обсуждают дела, выпивают…
В КОНЦЕ ОКТЯБРЯ…
На листьях кустов, сохранивших зелёную силу, тонкие плёночки снега, и малыш, отказавшийся идти в сад, и потребовавший гулянья, на приступочке дома собирает белое вещество ковшом сине-жёлтого трактора.
- Давай-ка в снежки, малыш?
Отец сгребает горстку, быстро лепит шарик, кидает в сынка.
Ликуя и смеясь, тот делает также, правда снежок его невелик.
В кармане отца вибрирует мобильник, и, сдёрнув перчатку, достаёт аппаратик, слушает жену:
- В сад… в сад до одиннадцати надо, чтобы медсестра осмотрела манту. Или – врача вызывать.
- Раньше нельзя было узнать?
- Мне только что Ольга позвонила.
Ольга – одна из воспитательниц: дородная, душевная, сама мать троих детей, и хоть из старших групп, иногда заходят они, играют с малышами…
Отец наклоняется к мальчишке:
- Малыш, сейчас мы съездим в сад, тебе медсестра прививку посмотрит, ладно?
- Па, не хоу в сад…
- Малыш, не останешься, если не хочешь, просто посмотрит тётя – и всё…
- И опять снеки?
- Да, и опять в снежки. Зайдём на минутку домой, возьмём кое-что.
Они поднимаются в лифте, зеркало на задней стенке гладко поблёскивает, отражая отца, а малыша пока не видно; поднимаются – забрать маленький пакетик, в каком сложены штанишки и носки малыша: на случай сада, и 150 рублей, которые надо отдать Ольге за кукольный спектакль.
Отец везёт малыша на самокате, тройной след остаётся в снегу.
- Па, я не хоу в сад, - повторяет мальчишка.
- Не пойдёшь. А вдруг – захочется? Давай – по ситуации.
Навстречу – Валера Смирнов: с лыжными палками – любитель ходьбы, лыж, движения; явно идёт в лесопарк; машет приветственно.
- Привет, Валер. Извини, спешу.
- Всё нормально, рад видеть.
…в учреждении, где отработал тридцать лет (ходил на службу, как шутил) Валера занимал должность… уже не помнится какую; заглядывал в библиотеку поболтать, а раз, когда сказал ему, что служба до смерти надоела, предложил подыскать работу, и помнится тот разговор, не имевший последствий.
Отец с малышом стоят на светофоре. Флажки цветов меняются, и свежеположенный асфальт мелькает быстро.
Обогнуть продовольственный, свернуть во двор; самокат скрипит, опять вышло из строя заднее колесо, а малыш смеётся…
- Нравится скрип?
- Да, па…
Снег на последних цветах, на траве, на маленьком футбольном поле; снег, белеющий на ступеньках…
Маленький, с вертикальными шкафчиками, предбанник, и Ольга, выходящая улыбается:
- Не хочет в сад второй день, забастовал, - говорит отец, протягивая 150 рублей.
- Ой, и забыла. Андрюш, что такое? Вот ребятки тебя ждут, будем яблоки есть, потом почитаем, поспишь.
Жмётся к отцу: трепетный, маленький.
- Па, я не хоу… Хоу в снеки…
- В снежки хочет играть.
- Так будете, - заверяет Ольга. – Сейчас яблоки поедим, и – гулять.
И малыш остаётся.
Отец переодевает привычно, смотрит, как зашёл в помещение, сел за столик с другими.
…на опавших листья белые плёнки, вихры, завитки; и дворы и пейзажи настолько знакомы, что новое кажется фантомом, выдумками чужих.
Ладно.
Если малыш раскапризничается, Ольга позвонит, заберёт его пораньше.
