* * *
Парит гомункул в круглой колбе, А ведьма шамкает, страшна. И танцев шаровые волны Плеснули в наши времена.
…коль жизнь обнажена, как древо Зимой, понятна ль до основ? Античный трагик воет слева, А справа дремлет филосОф.
Схватиться б Гамлету за шпагу, Да цели нету, чтоб сразить. Исписанную рвёт бумагу Патлатый критик-паразит.
Иллюзии идут кругами. Одну поймавши, Фауст о Реальности с её деньгами Талдычит – их, мол, торжество.
Песочные часы разбиты, Алхимик поиском помят. Вальпургиева ночь молитвы В веселье топит, что котят.
О, инфернальное веселье Под философствований плеск. Край жизни осознав везде я, Теряю к безднам интерес.
УСЛОВНОСТЬ СОВРЕМЕННОСТИ
* * *
* * *
* * *
Но детское припомнишь лето, Где моря розоват отлив. Лесные промелькнули ленты, Грибные сгустки посулив.
А взрослое – сидел в конторе, И, клясть устав свою судьбу, Мечтал о всевозможном вздоре… Мечтал, страдал, кусал губу.
* * *
Ассоциации равны Иллюзиям, мне показалось. И долго длящиеся дни Мелькают, как бы ни мечталось.
ЛЕНТЫ РЕИНКАРНАЦИЙ
Пёстрые халаты видит, И орнаменты ковров. В современности не лидер – Просто собиратель слов,
Ощущает жизнь иную, Бывшую когда-то с ним. Замирает, существуя Вне того, что дал режим
Скудных дней… А если глубже? Острова средь синих вод, Атлантида много лучше Ныне знаемых широт.
Храмы есть для медитаций Белые, как облака. Пышные дворцы стремятся В небо, суть его легка.
Изменения пространства, Мерно движется отряд. В битвы часто вовлекаться Приходилось – он солдат.
Меч мелькает… увернулся, Нападавшего убил. Страшный наплывает гул – сей До сегодня не забыл.
Как стрела пробила сердце – Вспоминается едва ль. В блюде жизни много специй Неизвестных нам, а жаль.
Говорят, мол, если долго На огонь свечи глядеть, Можно воплощений доли Прошлые свои узреть.
Нитей тоньше ощущенья, И при том весьма влекут. Страх, восторг, недоуменье Смешивать – их сложный труд.
Я БОЮСЬ, ПАПА
(стихотворение в прозе)
Три площадки на ВДНХ – одна для совсем маленьких, другая с оригинальными конструкциями, покачивающимися мостками, причудливыми, составленными из сплошных труб скатами, не обычными качелями и каруселями; и третья – с гигантским спуском-трубой, в которую малыш нырял восторженно, вылетал, вскакивал, говорил отцу: "Папа, как зорово!"
Мало деток – лето, хотя дождливое, но сегодня утром тепло, солнечно…
Пошли смотреть фонтаны, и у квадратного, с белыми бортами и камешками, сверкавшими вокруг, с мальчишкой, держащим дельфина в центре – отец, следя за разыгравшимся малышом, заметил потемневшее небо, фиолетовую с серыми краями ползущую тучу…
- Скорее, малыш, может, успеем до дождика.
Он тащил за руль малыша на самокате, стараясь быстро-быстро; и у огромного, круглого, с тёмными стёклами павильона накрыло слегка, заморосило…
Малыш часто болел, - мучили отиты; стали под арками – устроенными не просто, иные имели отверстия, другие парили полётно; малыш вжался в узкое пространство возле хозяйственной двери.
Обложило.
Выбегал малыш – посмотреть:
- Дозик, - говорил, возвращаясь к двери.
Сильнее текло.
Жена позвонила – мобильный завибрировал.
Плохо слышно: он кричал:
- На выставке, да, как я тебе объясню, где? Я не знаю нумерации!
Тронули за рукав, обернулся, милая женщина сказала:
- 75-ый павильон, за Макдональдсом.
Не успел поблагодарить, отвечая жене, и, обернувшись, когда договорили, увидел, что женщина ушла.
Знакомый водитель должен подъехать к выставке, и мчит самокат отец, накинув капюшон на светлую головку сыночка, и кричит бедный, маленький:
- Я боюсь, папа, дозик, я боюсь…
- Всё, всё, малыш, добежали уже, вот-вот…
Они стоят у Макдональдса, под навесом, ждут; течёт, играя вода, мокнет худое лето, подарившее пока лишь несколько теплых дней; они стоят, ждут машину, и хорошо хоть немного успели погулять.
Хорошо.
* * *
ПАМЯТИ ДАНИИЛА ГРАНИНА
Есть в науке шаровой прорыв, Есть архитектура умной прозы – Их писатель, тонко совместив, Даст романы драгоценной пробы.
Жизнь богата, коль расшифровать Собственные получилось коды. Творчеством явь будет прирастать, Укрепляя будущего своды.
