Любовь "старого гриба". Гордая Диана де Пуатье

Она радовалась жизни, которую человеколюбивые современники пытались отравить если не интригами, то хоть злыми языками.
Она радовалась жизни, которую человеколюбивые современники пытались отравить если не интригами, то хоть злыми языками.

Её жизнь была полна контрастов и парадоксов. Она позировала величайшим художникам своего времени обнажённой – по просьбе своего возлюбленного. И большую часть жизни неизменно носила траур.

Её красоту великий Брантом считал совершенной, а злые придворные языки шептали вслед «Старый гриб». Она узнала первые радости супружеской жизни, когда многие её ровесницы ещё играли в куклы. А великую любовь, прославившую её на века, она постигла, когда её ровесницы уже играли с внуками…

Она радовалась жизни, которую человеколюбивые современники пытались отравить если не интригами, то хоть злыми языками.

Её имя – Диана де Пуатье. 3 сентября 1499 года в семье Жана де Пуатье, синьора де Сен-Валье, родилась девочка. Её назвали Дианой – в честь девственной богини охоты, покровительницы знака Девы.

Как утверждал в своих трудах Галеотти Марти, популярный в XV веке астролог: «Когда Солнце входит в знак Девы, на свет рождаются рассудительные люди, склонные к получению знаний и книжному чтению, искусные в медицине и любящие заботу о слабых… Для них очень большое значение имеет внешняя форма, традиция, правило. Они не пренебрегают приличиями и верны до гроба тем, кого любят… Однако они делают это часто не из любви к добродетели, а из желания знать, что о них говорят хорошо… Они знают цену всему, что покупается за деньги, и любят плотские радости, в том числе хорошую пищу, отчего нередко бывают больны… Вообще же благодаря покровительству Меркурия эти люди выглядят моложе и здоровее, чем их сверстники…»

В детстве никакими особенными талантами она не отличалась, да и само детство было пронзительно коротким: едва Диане исполнилось 13 лет, ей подобрали «удачную партию» в лице великого сенешаля Нормандии, Луи де Брезэ. Его матерью, кстати, была дочь Агнессы Сорель и короля Карла VII.

Она радовалась жизни, которую человеколюбивые современники пытались отравить если не интригами, то хоть злыми языками.

Из пяти детей, рождённых ею мужу, в живых остались только две дочери. Им Диана и посвящала всё своё время. Она также много и охотно читала книги, над чем порой подшучивал её супруг.

Между ними не было особенной страсти. Тем более было велико удивление её близких, когда Диана, овдовев летом 1531 года, поставила своему супругу величественную усыпальницу в соборе Нотр-Дам в Руане, и поклялась носить траур по мужу до конца своих дней.

В то время, когда жизнь кипела ожиданием наслаждений, когда люди в каком-то необъяснимом экстазе стремились вкусить радостей земных, покуда живы, её решение казалось средневеково старомодным, и, вообще, абсурдным и нелепым.

Нашлись и те, кто порицали её за «безвкусную демонстрацию скорби», однако своему слову Диана осталась верна даже тогда, когда судьба-фокусница, вдруг вынула из пустого вдовьего чепца золотое яблоко и преподнесла ей такое, что не приснилось бы сегодня и автору бразильского сериала…

Она радовалась жизни, которую человеколюбивые современники пытались отравить если не интригами, то хоть злыми языками.

Как-то, ещё при жизни мужа, в 1525 году, присутствуя на придворном празднике, Диана увидела малолетнего герцога Орлеанского – щуплого и робкого мальчугана семи лет. Ей вдруг стало очень жаль этого мальчика, казалось, осознающего свою ненужность и непривлекательность рядом с красивым наследником. Она и не думала, что её сочувствие только что коснулось того, кто изменит всю её жизнь.

Но тем и прекрасна наша жизнь, что ничего не знаешь наперёд. Спустя несколько лет тихому принцу нашли невесту – Катерину Медичи, которая, будучи особой решительной и энергичной, не желала прозябать на вторых ролях и отравила дофина, «освободив место» для супруга.

Теперь на невзрачного юношу, ставшего наследником престола, смотрели уже с почтением и надеждой. Но Диана, вновь встретившая его в 1536 году, увидела всё того же несчастного мальчика, застывшего в недоверчивой отчуждённости от льстивых придворных, от тщеславной и деятельной супруги и от вечно занятого своими делами знаменитого папы. Что за искра пробежала между ними – осталось тайной. Но юный дофин воспылал к замкнутой вдове невероятной страстью, тем более невероятной, что среди сияющих благородных красавиц, метивших в фаворитки, она была не самой блестящей. Ему было 18, ей – 37. Любовница его отца-короля была на 10 лет моложе Дианы.

Она радовалась жизни, которую человеколюбивые современники пытались отравить если не интригами, то хоть злыми языками.

Строгость нрава и уединённый образ жизни матери двух дочерей-невест не предполагал лёгкой победы. Но и здесь не обошлось без курьёза: Диане помогла решиться её ненавистница, госпожа д’Этамп – та самая фаворитка короля, что первая вслух обозвала её старухой. И Диана показала негоднице, на что способна «старуха».

Она раскрыла свои объятия восхищённому дофину, и ответила достойной эпиграммой на выпад (тоже рифмованный, чтоб легче запоминался) д’Этамп. Надо, однако, признаться, что сотворением этих шедевров обе были обязаны соперничающим поэтам.

Началась война фавориток, в истории названная «война дам», которую выиграла Диана благодаря своей спокойной рассудительности и выдержке. Ну и, конечно, возвышению своего возлюбленного, ставшего из дофина королём в 1547 году.

Многие детали их истории не выступали за рамки традиций. Вполне вписывалась в «протокол» передача Диане герцогства Валантинуа со всеми вытекающими из этого титулами.

Она радовалась жизни, которую человеколюбивые современники пытались отравить если не интригами, то хоть злыми языками.

Ей даже было даровано право конфирмации и на доходы, полученные от этой привилегии. Диана построила великолепный замок Анэ, воспетый поэтами как замок Дианы – «Дианэ». Естественно, что почести и благодеяния сыпались на друзей и сторонников Дианы как из рога изобилия. Сама она не очень вмешивалась в государственные дела, ограничившись устройством браков двух своих дочерей.

Но было в их истории и немало невероятного: и разница в возрасте (немаленькая и в условиях современного либерализма), и беспримерная преданность короля, который продолжал носить цвета владычицы своего сердца (белый и чёрный), до последнего вздоха украшавший свои перстни и одежды сдвоенным вензелем «DG» (не то, что вы подумали, а «Диана – Генрих»).

Но что вообще не лезло ни в какие ворота – удивительная, ангельская – терпимость супруги Анри – не какого-то там божьего одуванчика, а самой грозной Катерины Медичи.

Она радовалась жизни, которую человеколюбивые современники пытались отравить если не интригами, то хоть злыми языками.

Она совершенно спокойно смотрела на довольно унизительную для себя страсть мужа к пожилой женщине. «Колдунья» – шипели на Диану завистники. Но даже если так, Катерина Медичи была и сама не промах в колдовстве и отравительстве. Да пошевели она одним пальцем – от фаворитки не осталось бы мокрого места.

Однако королева была очень умна, и не имела обыкновения суетиться попусту. Она понимала, что без фаворитки королю всё равно не остаться. Так пусть уж лучше эта – не амбициозная, не лезущая в государственные дела, без армии алчных родственников за спиной, и неотвратимо, с каждым днём – приближающаяся к естественному концу.

Во время борьбы католиков и протестантов Диана де Пуатье показала себя строгой католичкой, что тоже имело значение. Кроме того, Катерине был известен отказ Дианы на предложение узаконить её дочь от короля, родившуюся в 1541 году.

Диана ответила: «Я рождена, чтобы иметь от Вас законных детей и, являясь Вашей любовницей только из моей любви к Вам, не пережила бы Указа, объявляющего меня Вашей наложницей».

Она радовалась жизни, которую человеколюбивые современники пытались отравить если не интригами, то хоть злыми языками.

Другая фаворитка – более молодая и честолюбивая – могла бы оказаться куда более неудобной…

Катерина ждала своего часа, и до поры до времени прятала острые когти в бархатных перчатках. Неправы те, кто думает, что королева боялась короля, влюблённого до безумия, и потому не трогала фаворитку. Но тогда она отвела бы душу после смерти монарха – и растерзала бы несчастную одинокую (от неё сразу отвернулись прихлебатели) женщину. Как бы не так.

Диана «отделалась» лишь возвратом нескольких перстней и драгоценностей, являвшихся собственностью французской короны и замка Шенонсо, и спокойно удалилась в свои владения. Она не была удалена от двора, она покинула его сама – что было делать при дворе потерявшей своё влияние 60-летней даме, уставшей от зависти окружающих и ныне беззащитной перед ними?

Она радовалась жизни, которую человеколюбивые современники пытались отравить если не интригами, то хоть злыми языками.

Так что королева много лет смотрела сквозь пальцы на шалости мужа со стареющей красавицей, которая вела приятную жизнь, будучи истинной дочерью своего времени.

Диана окружила себя плеядой таких блестящих деятелей, как граф де Бриссак, и таких прославленных поэтов, как Ронсар. Она принимала участие во всех придворных развлечениях – балах, охотах и пирах. Да, она продолжала носить белое и чёрное – цвета траура – но, как упоминает мадам де Лафайет в романе «Принцесса Клевская», «мадам де Валантинуа щеголяла в таких нарядах, которые были бы более к лицу её 16-летней внучке». Она радовалась жизни, которую человеколюбивые современники пытались отравить если не интригами, то хоть злыми языками.

Ненависть к ней всех историков-кальвинистов служит веским доказательством того, что Диана не отличалась веротерпимостью. Она не терпела никаких попыток пересматривать веками установленные традиции, за что нередко подвергалась упрекам в жёсткости и даже жестокости.

Она радовалась жизни, которую человеколюбивые современники пытались отравить если не интригами, то хоть злыми языками.

Диана часто становилась объектом самых яростных нападок герцога де Гиз, называвшего её «маткой о семи десятках лет, строящей глазки». Де Бюсси, один из самых блестящих острословов своего времени, способный любого выставить на посмешище, как-то раз повстречав при дворе знатную вдову, насмешливо заметил: «Как, эта кобыла всё ещё бегает за жеребцами?»

Его слова были доведены до сведения Дианы, почувствовавшей себя смертельно оскорблённой. Де Бюсси, узнав об этом, рассмеялся и сказал: «Ничего нет проще, чем примириться с нею вновь. Передайте ей, что истинный смысл фразы, достигшей её ушей в искажённом виде, звучал следующим образом: «Неужели эта кобылка всё ещё идёт к коню?» Ибо я совершенно уверен в том, что её недовольство вызвано не тем, что я считаю её галантной дамой, а тем, что я считаю её старой. Когда же ей станет известно, что я назвал её кобылкой, она подумает, что я всё ещё причисляю её к когорте юных особ».

И, правда, Диана, ознакомившись с новой версией фразы де Бюсси, совершенно успокоилась и помирилась с ним. Придворные много смеялись по этому поводу, поскольку несмотря ни на что, всё равно считали её старой.

Конечно, она не была лишена женского тщеславия, которое подвигало её позировать обнажённой для образа богини Дианы и чеканить в свою честь медали с надписью: «Победительница Победителя» («Victorem omnium vici»). Но кто бы избежал подобного соблазна, будучи обожаемой королём самой блестящей страны своего времени?

Она радовалась жизни, которую человеколюбивые современники пытались отравить если не интригами, то хоть злыми языками.

Тем более, что колдовство колдовством, но Диана предпринимала вполне реальные усилия, дабы сохранить то, чем восхищались король, историк Брантом, скульптор Жан Гужон и многие другие.

Распорядок её дня был подчинён строжайшей дисциплине. Она просыпалась с восходом солнца, ездила верхом два-три часа, затем принимала ванну, и обливалась прохладной водой из источника. И это в те времена, когда водные процедуры считались опасными для жизни!

Затем она несколько часов спала, чтобы встать днём свежей и бодрой. Она очень умело пользовалась румянами и никогда не выглядела раскрашенной. Она также не давала седеть своим прекрасным тёмным волосам – само собой, не без помощи краски. Но простодушным людям и это могло показаться колдовством.

Диана была весьма искусна по части использования ароматов. Она писала своей старшей дочери в 1549 году: «Аромат розового масла либо других дневных цветов не годится после захода солнца, ибо кажется неуместным. Вечером хорош аромат жасмина, а аромат мускуса – при лунном свете…»

Она радовалась жизни, которую человеколюбивые современники пытались отравить если не интригами, то хоть злыми языками.

Жила она, конечно, уединённо, но на широкую ногу, занимаясь постройкой капелл и устройством благотворительных приютов. Её имени коснулись только однажды в связи с обвинением королевского прокурора, возбудившего дело по поводу больших сумм, сокрытых ею от налогообложения.

Дело ничем не кончилось, поскольку тёща герцогов д’Омаль и Буйон была гарантирована от судебного разбирательства. Никто не сумел поколебать её величия.

Она позволяла себе предаваться и любимому развлечению – охоте, на которую выезжала неизменно в маске, чтобы не показывать, во что превратилось её лицо, воспетое Брантомом.

Она скончалась 22 апреля 1566 года. Её врач утверждал, что смерть её ускорила болезнь печени.

Галина Опанасенко


Коментарии

Добавить Ваш комментарий


Вам будет интересно: