1
Знакомьтесь – страна гномов. Милая такая, уютная маленькая страна, как раз рассчитанная под размеры гномов. Гномы ведь небольшие.
Во главе страны – Верховный гном. Все так и зовут его – Верховный. Когда-то было у него другое имя, но так давно, что он уже и сам не помнит – какое.
Его борода длиннее, чем у остальных. Иные гномы думают, что она волшебная, но нет – это самая обычная борода – белая, серебристая. Впрочем, не совсем обычная – ибо очень красивая.
Верховный любит спать – относится он к этому основательно, с подготовкой. Сперва нужно позевать, потягиваясь, потом проверить, уютно ли взбита перинка, и только тогда – плюх! И спать.
- Сон – дело серьёзное! – любит говаривать Верховный. - Нет ничего интереснее снов – и какие цветные они! В жизни таких цветов и не встретишь.
Действительно, сны Верховного будто расколотая или разбрызганная радуга: и лестницы ветвятся в них, и края морей мерцают загадочно, и рыбы обретают ноги, и выходят на берег беседовать. Чего только не бывает во снах Верховного?!
Иногда (впрочем, довольно часто) – пёстрыми облачками они отделяются от сновидца, и проплывают над другими гномами, над их маленькими домиками, и тогда, прохаживаясь по улицам, гномы говорят – Вон опять облачко сна нашего Верховного, а детки, какие зовутся гномичи, подпрыгивают, выхватывая мягкие, как вата, кусочки снов…
Гномы любят своего Верховного. Равно как и его сны.
2
Сегодня – китовря 13, ибо у гномов свой (порой, правда, и им самим не очень понятный календарь) – гном по имени Мудроватый собрал, кого смог собрать, чтобы поделиться своим открытием.
Жилище Мудроватого отличалось от обычных маленьких домиков гномов – жил он в пещере, со сводов которой свисали корни, обработанные им. К корням были приделаны коробочки, где Мудроватый хранил соли, минералы, различные смеси, а по бокам пещеры тянулись длинные, высокие стеллажи, заставленные сложными посудинами. Табуреты в жилище были, а кровати не было, и говорили, что Мудроватый никогда не спит.
- Друзья мои, - сказал хозяин пещеры нескольким пришедшим, – я сделал потрясающее открытие.
Пара гномов поморщилась, ибо, когда Мудроватый собрал их в прошлый раз, он объявил, что небо на самом деле земля, а земля небо.
- Открытие это, - продолжал Мудроватый, – состоит в следующем. Земля наша – как вам, известно, обширная – подобна огромной черепахе.
- Вот ещё, - фыркнул Фыркун, прозванный так из-за постоянного фырканья. – Все знают, что земля наша круглая, как арбуз. Как те арбузы, на которые мы забираемся, чтобы весело скатываться вниз, и в которых иногда проделываем дырочки, чтобы полакомиться мякотью.
- А вот и нет, - воскликнул Мудроватый. – Земля именно и есть, что огромная черепаха.
- Какая ещё черепаха! – воскликнул Арбузник. – Земля кругла, как арбуз, говорят тебе. Это любой гномич знает.
- Ошибаетесь и вы, и наши гномичи, - сказал Мудроватый.
Он сунул руку в корзину и извлёк оттуда маленькую черепашку. Повертев и так, и этак, чтобы лучше рассмотрели, он взял её за брюшко и провёл пальцем по панцирю.
- Вот смотрите – панцирь черепахи, и выступающие из воды части суши – в сущности, одно и тоже. И так же, как черепаший панцирь покрыт причудливыми знаками, земля наша покрыта жизнью.
Фыркун снова фыркнул, Иргун покачал головой, а Грустный вздохнул.
- И вечно ты, Мудроватый, изобретаешь невесть что. – Он вздохнул ещё раз. – Ладно, ребята, пойдём по домам.
И они разошлись.
Мудроватый качал головой, поглаживая свою черепашку.
- Не поверили мне. А ведь надо же смотреть в корень тайны. И земля – вылитый твой панцирь.
Он убрал черепашку в корзину, и вернулся к своим опытам. А гномы решили звать его отныне – Черепаховый.
3
Однажды Арбузник – получивший имя своё от чрезмерного пристрастия к арбузам – найдя подходящий экземпляр, ловко, используя волшебную лесенку, взобрался на него, и лихо съехал вниз.
Волшебная лесенка была только у Арбузника, поэтому он мог пользоваться даже самыми большими арбузами в качестве замечательных горок. Впрочем, Арбузник охотно делился лесенкой, понимая, что и другим гномам охота покататься.
Он щёлкнул пальцами, и лесенка, серебристо мерцая, возникла в воздухе. Как только он оказывался на верхушке арбуза, она исчезала, потом появлялась вновь, подчиняясь щелчку ловких пальцев. Накатавшись вволю, Арбузник решил, что пора.
Главное удовольствие от общенья с арбузами заключалось, конечно, в лакомстве. Вытащив из травы маленькую сумочку, Арбузник достал молоток и зубило, и стукнул по боку огромной ягоды.
- Ой, - послышалось.
От удивления Арбузник выронил инструменты, и стал оглядываться не понимая, кто крикнул «Ой».
- Никого, - сказал он сам себе, и, подобрав инструменты, снова стукнул по гладкому боку.
Гулкий удар прокатился, но никакого «Ой» не послышалось.
- Показалось, - заключил Арбузник, и стукнул посильней.
- Ой-ей-ей, - пронеслось, и он снова растерял инструменты.
- Да кто тут, в конце концов?
- Никого.
- Кто же кричит тогда?
- Я. Арбуз.
- А… арбуз? – не поверил Арбузник.
- Ну да. Все, понимаешь, привыкли хватать арбузы, резать их, раздирать, лопать… чавкая… И никто никогда не задумался – а по нраву ли это арбузам.
-Так… - растерялся Арбузник, - вы же для того и растёте, чтобы вас ели…
- А может не для того? – предположил арбуз.
- А для чего же тогда?
- Ну, скажем, - ответил арбуз задумчиво, - для украшения пространства.
- А что его украшать? – спросил Арбузник. – Оно и не украшенное вроде ничего.
- С нами покрасивей будет, - резонно заметил арбуз.
- Пожалуй, что так, - согласился Арбузник, размышляя о том, что никогда раньше и не думал о правах арбузов.
- А кататься по тебе можно? – спросил он.
- Кататься – пожалуйста. Кататься – это сколько угодно.
Арбузник убрал инструменты. При помощи волшебной лесенки, он покатался ещё немного, и отправился домой, сказав арбузу: «Пока». Арбуз ничего не ответил, и Арбузник подумал, что он заснул.
- Ну и ладно, - говорил Арбузник самому себе. – Такому большому арбузу в самый раз немножко поспать.
Но о случившимся он никому не рассказывал, чтобы не прослыть вторым Мудроватым.
4
Фыркун вышел из-за гриба и, естественно, фыркнул.
- Вишь ты, какой вырос! И не отрежешь ни кусочка.
И тут он увидел зайца. У зайца были разноцветные глаза – один синевато-зелёный, а другой чёрный. Заяц смотрел на Фыркуна так, будто хотел вступить с ним в беседу.
- Извини, - сказал Фыркун и фыркнул, - мне раньше никогда не приходилось беседовать с зайцами.
- Ну и что? – отвечал заяц. – А мне не приходилось общаться с Фыркунами.
- Откуда ты знаешь, что я Фыркун? – спросил Фыркун.
- Ну, ты же фыркнул. Значит Фыркун.
- А почему ты заяц? – поинтересовался Фыркун.
- Потому что я – за «я» и «ц».
- А что это означает?
- Ну буквы такие – «я» и «ц». Так вот я за них. Они мне нравятся больше других.
И заяц пригладил лапкой ушки. Они, впрочем, тут же снова поднялись кверху.
- Никогда не слушаются, - сказал заяц.
- Да, мне с моими попроще, - сообщил Фыркун.
И оба они посмотрели на гриб.
- Как ты думаешь, - спросил Фыркун зайца, - стоит от него откусить?
- Не стоит, - сказал Заяц. – Грибу будет больно.
- Это он тебе сказал?
- Нет. Но я так предполагаю. Ведь если тебя укусить – тебе же будет больно?
- Я другое дело, - сказал Фыркун. – Я вон хожу, а гриб стоит всегда. Или сидит на одном месте.
- Скорее сидит, - сказал заяц.
Он потрогал шляпку гриба лапкой.
- Гладкая и приятная, - сообщил он.
- Тогда действительно не стоит кусать, - отозвался Фыркун, и фыркнул. – Впрочем, до шляпки бы я и не достал, я хотел откусить от ножки.
Он хлопнул себя по лбу – Так вот почему гриб не ходит! У него же только одна ножка. Но… тогда он и не сидит…
- Сидит, - сказал заяц.
- Стоит, - утверждал Фыркун.
Они шли по лесу, причём заяц двигался весьма забавно, будто переваливаясь с бока на бок.
- Не будет спорить, - сказал он. – Ты считай, что он стоит, а я буду считать, что сидит.
Фыркун фыркнул.
- Хорошее решение. – Резюмировал он. И спросил – А почему у тебя глаза разные?
- Они одинаковые, - ответил заяц. – Просто разных цветов.
- А зачем?
- А зачем ты фыркаешь?
- Ну… просто я не могу иначе.
- А у меня глаза иначе не могут, - ответил заяц. – Один такого цвета, а другой этакого.
Цвета вспыхнули и брызнули из глаз зайца.
- Ой, - испугался Фыркун, - а они не убегут?
- Нет-нет, - успокоил его заяц. – Их много у меня. Просто поиграют немного, и вернутся назад.
На полянке Фыркун и заяц распрощались, и каждый пошёл своей дорогой, причём Фыркун думал о грибе и зайце, а заяц, кажется, не думал ни о чём…
5
Гном Песельник находился в своём домике среди различных музыкальных инструментов. Тут был стручок гороха, превращённый с помощью щепочек в арфу, скрипка, вырезанная из картофелины, несколько дудочек, сделанных из травинок… Кроме того, были дыбки и крутки. Никто не знал, что это такое, и менее всех – сам песельник, тем не менее, они были, и всё тут.
Песельник размышлял: «Почему они не слышат моих песен?» Он морщил лоб и тёр его пальцами… С пальцев его летели крохотные закорючки ноток, но гном не видел их.
«Почему? Почему же они не хотят слушать мои песни?» - всё думал и думал он, и снова тёр пальцами лоб, и снова сыпались нотки, не замечаемые гномом.
Они тоже могли предъявить ему претензии в невнимании, но не предъявляли, ибо они были воспитанные нотки.
Не сказать, чтобы Песельник был совсем уж не воспитан… Нет, конечно, ему доводилось горланить на улицах свои песни, но это бывало редко, а так он всё больше сидел дома. И сочинял, сочинял…
Сочинял он примерно такие песенки:
И так далее.
Песенки вырывались из него, как из клетки – будто намаялись в заточенье, и рвались на волю.
Песельник наигрывал себе на арфе, дудел в одну из дудочек, терзал скрипку, наконец, брался за дыбки и крутки, и когда те последние начинали ворчать, откладывал всё и шёл гулять.
Гномы приветствовали его. Иные говорили:
- А, Песельник, здорово. Много ли насочинял?
- Много, - отвечал Песельник. – Хотите послушать?
- Нет, спасибо, - говорили ему. – Мы себе представляем.
И шли дальше.
И Песельник шёл, недоумевая, почему же его не слышат.
Он шёл и бурчал под нос:
Нотки обычно бежали рядом, помахивая хвостиками, как все нотки. Иногда они забивались в траву, и пропадали, и тогда Песельник переставал бурчать. Сиренево-синее облако, проплывавшее мимо, сильно понравилось ему.
Гномичи подпрыгивали, выхватывая хлопья сиреневой и синей ваты – она вспыхивала в их ладошках, увеличивалась, уменьшалась; они перекидывались ей, и в воздухе мерцали золотистые дуги.
Это должно быть сон Верховного, - подумал Песельник, подпрыгнул и заглянул в сон. Гном задержался в воздухе, болтая ножками, обутыми в музыкально-текстовые туфли, - гном заглядывал в недра сна, а там творилось занятное.
Большая нота фа превратилась в малинового дракона, и умчалась по воздуху. Огромная сияющая арфа, издав чёрненькую ноту до, сама свернулось в облако, представшее роялем. Си и ми плели венки, и запускали их по воздуху, как кораблики.
«Какой чудесный сон», - подумал Песельник, втягиваясь в сон. У сна была подходящая почва – нежно-пружинящая, рессорная, играющая. «Тут всё, что мне нужно! – с восторгом подумал Песельник. - Вот бы…»
- Нет, нет, - послышался голос Верховного, хотя самого его нигде не было видно. – К сожаленью, Песельник, я не могу позволить тебе остаться в моём сне навсегда. Но – предлагаю тебе – отныне петь для моих облачных снов. Им понравится.
И Песельник вытряхнулся из сна – как, бывало, вытряхивались песенки из его головы, и помчался домой.
Он пел дома. Сны плавно проплывали сквозь стены и аплодировали ему. Это были розовые, похожие на слонов, сиреневые, серебряные сны, это были сны-лестницы и сны-кентавры, это были сны-корабли и сны-цистерны – в общем, все сны, какие только возможны на свете были тут. И все они аплодировали Песельнику.
Он был счастлив.
- Всё же, у Верховного волшебная борода, - думал он.
6
- Все знают, сорока, - говорил Иргун, - что ты болтушка.
- А вот и нет, - уверяла сорока. – Говорю тебе – с высоты вид на вашу страну совершенно не такой, как снизу.
- Вот уж придумаешь, - возмущался Иргун, - как это так - не такой вид? Вид всегда один – такой, какой он есть!
- А вот ты взлети, - быстро-быстро болботала сорока, - и посмотришь!
Иргун разводил руками – мол, как же я взлечу.
- Действительно, - молвила сорока, - про крылья-то я забыла.
Они задумались: сорока о том, как Иргуну взлететь, а он о том, как это – не такой вид? Всё должно быть определено – чётко и ясно: вид это вид, а не такой – это не такой.
Мимо шёл Черепаховый, продолжавший считать себя Мудроватым, и сосредоточенно бормотал себе под нос никому не понятные формулы. Он стукнулся об толстый стебель лопуха и, чуть было, не упал. Лопух покачнулся укоризненно, а Черепаховый поглядел по сторонам, возвращаясь в реальность.
- Что вы тут? – спросил он сороку и Иргуна. – Будто задумались о чём.
- Мы действительно задумались, - сказала сорока.
- Она уверяет, - молвил Иргун, - что с высоты наша страна имеет другой вид. Но вид может быть только один – тот, который есть.
- Нет-нет, - сказала сорока. – С высоты он совсем другой.
- И о чём вы думаете? – не понял Черепаховый.
- О том, как бы взлететь Иргуну и убедиться, что я права.
- Очень просто. – Сказал Черепаховый. – Пусть заберётся тебе на спину, обхватит тебя за шею, ты взлетишь, а он посмотрит.
И он пошёл дальше, что-то бормоча.
Иргун стукнул себя по лбу.
- И верно, - сказал он. – Как мы сами-то не догадались? Всё же он скорее Мудроватый, чем Черепаховый.
Сорока слетела с ветки, Иргун залез на неё, обхватил её за шею, и она взлетела.
- Ну, смотри, - сказала она.
С высоты открывалась страна гномов. Маленькие домики казались ещё меньше – будто кубики, в которые играют гномичи. Уменьшились и сами гномы – они ходили, говорили, чем-то обменивались… Иргун увидел Арбузника, съезжавшего с Арбуза, Грустного, который, опровергая прозвище, весело хохотал, Мудроватого (или Черепахового), неспешно свершавшего путь. Он увидел облако снов Верховного и Песельника, которому аплодировали облака. Всё было так – и не так.
- Ну? – спросила сорока.
- Ты, пожалуй, права, - отвечал Иргун. – Отсюда действительно вид другой, хотя я и не понимаю, как это может быть.
- Вот видишь. А ты не верил.
- Всякое сведенье нуждается в проверке, - сказал Иргун. – А за объяснениями хорошо бы обратиться к Мудроватому.
Он поискал того глазами, и увидел, что Мудроватый перешёл ручей, не заметив, что это ручей, и снова стукнулся о высокий стебель – но стебель чего, Иргун уже не разобрал.
- Спускаемся? - спросила сорока.
- Ага, - ответил Иргун, крепко держа её за шею.
И плавными кругами сорока спустилась на землю. Она сложила крылья, и Иргун ловко съехал по ней, как Арбузник съезжал по арбузам.
- Спасибо, - сказал он. – Побегу расскажу своим.
И он побежал.
7
- Бежим, бежим скорее, - кричали гномичи. – Там Иргун такое плетёт.
И они бежали, подпрыгивая, толкаясь, и запуская в небо весёлые шарики. Шарики переливались разноцветно, как облака снов Верховного, соприкасались с этими облаками, и нежно растворялись в них.
На небольшой площади Иргун, соорудив помост из разных щепочек, вещал:
- Вы не представляете, что с высоты наша страна имеет другой вид.
- Не городи, чепухи, - кричал Грустный. – Ты же не Мудроватый. Вид может быть только один.
Другие поддерживали Грустного.
- И я так считал, - кричал Иргун. – Но сорока носила меня на себе, и я убедился – вид может быть и другим.
- Какая чепуха, - махал руками Арбузник: – Вид – он и есть вид.
Фыркун – даже не фыркнув – изрёк:
- Что ты предлагаешь, Иргун?
- Я… - Иргун растерялся… - Я не знаю… я хотел, чтобы все увидели это…
Гномы задумались.
Гномичи заполняли воздух своими шариками, и облака снов Верховного плыли ровно – к дому Песельника.
- Мы могли бы попросить эти облака поднять нас в воздух, - предложил Иргун.
Одно облако остановилось и посмотрело на них – слегка укоризненно.
- Вас много, - сказало оно. – Ещё раскрыться на мгновенье и показать все эти чудесные лестницы, мостки и запруды, что я несу, я могло бы, но вот катать вас… Нет, это чересчур.
И оно поплыло дальше.
Гномичи запустили новую порцию шариков.
- Тогда, - сказал Иргун, - нам надо построить большой шар и взлететь на нём.
- А что? – молвил Арбузник. – Было б и впрямь занятно.
И, не спрашивая Верховного, гномы принялись за работы.
Материала нашлось достаточно. Лист самого большого лопуха, какому тоже было весьма интересно полетать, гномы спилили аккуратно, согнули его определённым образом, и закрепили клейким, собранным в корзинки, соком. Получился отменный, зелёный, чуть пушистый шар.
- Славно, - сказал Грустный.
И гномы стали плести большую корзину. Искусные в плетении маленьких корзинок, они ловко справились и с большой. В дело пошли разнообразные прутики и даже травинки покрупней.
Гномы посильнее сдвигали шар на бок, а другие подводили корзину и укрепляли её.
Сорока прилетела, и сначала просто наблюдала с ветки за манипуляциями гномов, а потом…
- Как же вы взлететь собираетесь? – поинтересовалась она. – Вы же гномы, а не сороки. Или, скажем, зяблики.
- А ты нам не поможешь? – спросил Иргун.
- Я? – сорока задумалась на минутку. – Почему бы и не помочь? – сказала она, наконец. – Помогу. Только вам нужно обвязать ваш шар чем-нибудь.
Гномы обмотали шар длинными верёвками, и верёвочный хвост сорока зажала в клюве. Гномы залезли в корзину, и…
- Подождите, - раздалось.
Размахивая руками, к ним бежал Песельник. Облака удивлённо глядели ему вослед. Песельник ловко впрыгнул в корзину, и объявил, что ему просто необходимо присоединиться – это даст сюжеты для новых песен и текстов.
Сорока взлетела. Шар стал подниматься.
- Надо ж, - сказал Арбузник. – Вид действительно не такой.
- А! – воскликнул Иргун. – Что я вам говорил.
- Вот мой домик, - ткнул пальцем Песельник. – А облаков почему-то не видать.
- Не беспокойся, - утешил его Грустный. – Появятся ещё.
Они поднимались выше, корзина плавно покачивались, и они видели свою страну совсем не так, как раньше.
- Как оказывается важно – подняться над своей обыденной жизнью, - заметил Фыркун.
- Глядите, - сказал Арбузник, - Черепаховый опять споткнулся.
- Новые формулы изобретает.
- Зря не взяли гномичей, - тихо произнёс кто-то…
Гномичи – совсем крошечные – прыгали внизу и запускали маленькие-маленькие цветные шарики.
- Полетят в следующий раз, - произнёс Иргун.
Сорока покружила ещё немного, и стала спускаться медленно, плавно, закругляя полёт – подобно тому, как гномы закруглили лист лопуха. Корзина мягко опустилась на траву, гномы выскочили, и сорока выпустила верёвочный хвост.
Гномы устроили пиршество – тут было повидло из лопуха, варенье из крапивы, газировка десяти сортов, сладкая каменная крошка, и ещё много всего – включая то, что любят сороки. Ибо сорока была почётным гостем.
8
- Как-то беспорядочно всё у вас устроено, - говорил муравей, поднимая жёлтенькую лапку.
- Почему? – недоумённо спрашивал Грустный.
Он сидел на камешке и разговаривал с муравьём.
- Ну, как же, - говорил муравей. Он опустился на все лапки, оббежал камушек, и вновь остановился перед Грустным. Глаза муравья светились янтарно.
- Каждый делает, что ему заблагорассудится. Куда это годится?
- Ну… - покачал головой Грустный. - Это так – да не совсем.
- Почему же не совсем? – спросил муравей.
- Потому что каждый делает, что хорошего ему заблагорассудится. Тут главное слово – ХОРОШЕГО.
- А если заблагорассудится плохого?
- Такого не было ни с кем из нас, - пожал плечами Грустный и улыбнулся.
- Ну, хорошо, предположим, - сказал муравей. – Но должна же быть какая-то дисциплина?
- А зачем? – спросил Грустный.
- Чтобы все делали что-то.
- Все и так что-то делают. Вот недавно на воздушном шаре летали. Из лопуха.
- Нет, делать надо что-то кропотливое, мелкое, постоянное, - говорил муравей.
- А крупное делать нельзя? – поинтересовался Грустный.
- Крупное? – переспросил муравей. – Нет, зачем же. Если можно мелкое – вовсе не надо крупное. И главное – дисциплина.
- По-моему она совсем ни к чему. – Сказал Грустный. – Если все делают хорошее, зачем нам дисциплина?
- Странные вы всё же, - сказал муравей. – Ладно, всяк по-своему живёт. Мне пора делать мелкое, кропотливое, постоянное. Увидимся. – И он исчез в траве.
Грустный ещё немножко посидел на камне, думая о том, что ежели бы он был Песельником, то мог бы сочинить песенку. Потом он встал, отряхнул штаны и направился… Но тут его окружили гномичи. Их было трое – и все, разумеется, скакали – гномичи всегда скачут, толкаются, шумят – так им положено.
- Грустный, а Грустный! - шумели они.
Он улыбался, и, изловчившись, гладил по головке то одного, то другого.
- А почему ты Грустный, если всегда улыбаешься?
- Именно потому, что я всегда улыбаюсь, меня и прозвали Грустный.
- Как так? – спросили гномичи хором.
- Ну, согласитесь нелепо же звать грустным того, кто всё время плачет? Он и так плачет, чего ж его ещё и звать-то Грустным? А назвать Грустным гнома, постоянно улыбающегося, весьма практично и логично…
- Что такое практично и логично? – закричали гномичи.
- Это такие зверушки, - объяснил Грустный. - Одна живёт в норе под названьем практич, а другая в домике под названьем логич.
- А-а-а, - зашумели гномичи, запуская свои шарики.
- Так вот, - продолжал Грустный, - меня прозвали Грустный, потому, что я всё время улыбаюсь, и это соответствует теме моих улыбок. У меня грустные улыбки. Хотя грусть – совсем не моя стихия.
Гномичи поинтересовались, что такое стихия.
- Стихия, - отвечал Грустный, - это место, где растут стихи.
- Вроде тех, что пишет Песельник? – закричали гномичи.
- Ну да, - ответил Грустный.
- Нам всё ясно, нам всё ясно, ясно – это так прекрасно, - и, окружённые своими шариками, гномичи убежали.
А Грустный подумал – не навестить ли ему Песельника. Но потом решил, что Песельник слишком занят песнями и облаками, и побрёл… куда глаза глядят.
9
Рыцарь-Гном появился неожиданно – он был больше остальных, имел сухое вертикальное лицо и облачён был в поблескивающие латы. Гномы окружили его.
- Откуда же вы идёте, Рыцарь? – Спросил Арбузник.
- О, я бывал во многих местах, - ответствовал рыцарь, - и везде, где бы мне не приходилось побывать, я встречал существ, с которыми надлежало сразиться.
- Драконов? – поинтересовался Грустный, улыбаясь.
- И драконов, и друконов, - отвечал Рыцарь, и тотчас один из гномичей полюбопытствовал, чем они отличаются друг от друга.
- Друконы злее, - отвечал Рыцарь. – С драконами в принципе можно договориться, с друконами – никогда.
- И что интересного вы хотите увидеть в нашей маленькой, скромной стране? – спросил Черепаховый.
- Пока я вижу интересные облака.
- О, это не совсем облака, - отвечал Иргун. – Это облака снов нашего Верховного.
- Да? Облака снов? – удивился Рыцарь. – А обычных облаков у вас не бывает?
- Нет-нет, зачем они нам, - хором проговорили гномы. – Эти облака и ярче, и сюжетнее, и позволяют заглянуть к ним вовнутрь. А наш Песельник сочиняет для них стихи и песни, и облака аплодируют ему.
- Вероятно, потому что у вас такие облака, у вас не случается ничего плохого. И нет никаких существ, с которыми стоило бы сражаться.
- Может быть, - ответил Черепаховый. – Но у нас всегда было так. Даже когда наш Верховный был совсем молодым.
- А что же делает ваш Верховный?
- Как что? Спит, конечно. Иначе – откуда же возьмутся облака.
- Что ж, - молвил Рыцарь, - я вижу, в вашей стране не найдётся работы для рыцаря. Впрочем, уже входя к вам, я понял это – больно красиво всё вокруг. Откуда же тут взяться злому? Значит, мой путь дальше – к тем, у кого нет подобных облаков…
Гномы махали Рыцарю вслед, он оборачивался иногда, и кивал им, пока не пропал из виду. И гномы тихо разошлись по домам…
10
Перестроенный домик Сонного напоминал одеяло, сложенное горкой. Гномика звали Сонный, потому что был вечно вяловат, отвечал невпопад, и, хотя выглядел постоянно погружённым в себя, как Мудроватый (или Черепаховый), никого никакими открытьями не радовал и не смешил.
- Сонный-то я Сонный, - говорил сам себе гномик, - а вот со сном – беда.
Он вечно пребывал в задумчиво-вялом состоянье, но когда надо было спать, сон убегал от него, как мышка. Тогда-то Сонный и решил перестроить домик, полагая, что ежели тот будет напоминать одеяло, сложенное горкой, сны придут сами собой.
Сонный работал усердно; гномы, видевшие, как он разрушил свой домишко, решили: «Сошёл с ума». Но Сонный, проявив упорство и находчивость, ладно обрабатывал небольшие камешки, подгоняя их друг к другу, и гномы, увидели, как растёт его новое жилище.
- Странное какое! – заметил Грустный, улыбаясь.
- Занятное, - возразил ему Арбузник.
Итак, Сонный построил новый домик, и, убеждённый, что сны теперь пойдут чередою, улёгся в кроватку.
- Чем я хуже Верховного? – размышлял он. – Если тот умеет запускать облачка снов, то и у меня получится.
Он подождал немного. Сон не приходил.
- Эй, сон, где ты? – спросил Сонный.
Послышалось слабое шебуршание в углу.
- Нет, сон выглядит не так, - решил Сонный и перевернулся на другой бок.
Больше всего ему хотелось запустить одно-два облачка – розоватых, сиреневых – чтобы гномы оценили его возможности.
Он закрыл глаза. Перед ним замелькали столбцы, напоминающие таблицу умноженья.
- Что это такое? Подумалось Сонному.
Поплыли надписи – китаврь, дурандик, крутогон, яропик, тулбик…
- Так это же наш календарь! - Восхитился Сонный.
А восхитился он потому, что никто из гномов не видел календаря никогда. Они пользовались им, не зная его сути, толком не понимая последовательности месяцев, и когда, к примеру, Арбузник считал, что он живёт в тулбике, то Мудроватый полагал, что длится крутогон.
И вот он – Сонный – видел названья месяцев, - они текли перед ним в последовательности, плавной и закруглённой, переливались радужными оттенками, и даже тихо переговаривались между собою.
Тулбик говорил: «Снова Верховный залез в меня и напустил розовых облаков».
«Ничего, - шелестел в ответ яропик. – В прошлый раз Арбузник так топал по мне, что я думал, придутся убежать. Или спрятаться за китаврь».
- Сколько ж вас всего? – восхищённо спросил Сонный.
- Ой, кто это? – воскликнули месяцы разом.
- Это я, Сонный, - пояснил Сонный.
- Нас никто-никто – не должен видеть вместе, тем более в нашей последовательности! – закричали месяцы разом.
И они разбежались, как мышки. А Сонный вскочил, и помчался по улочкам, крича:
- Я видел месяцы, все, разом! Они такие красивые!
- Ну, совсем доспался, - бормотали гномы…
- Не верят, - расстроился Сонный.
А потом – приободрился. Что расстраиваться? Не поверили – и пусть! Он же знает, что это были месяцы! Он будет тайным хранителем их существованья. И Сонный вернулся в своё одеяльное жилище в превосходном настроенье.
- Пусть, - думал он, - я не умею запускать облака снов, как Верховный, зато я вижу месяцы во сне.
Он юркнул под одеяльце, и сон тут же пришёл к нему. И месяцы запестрели, замелькали: тут был сине-серый, замысловатый китаврь, и красный, дугообразный яропик, и вытянутый в столбик зелёный тулбик… «Как красиво!» - Улыбался Сонный во сне…
А гномы говорили: «Надо ж, Сонный утверждает, что видел разом все месяцы, хотя любой гномич знает, что месяцы видеть нельзя. Впрочем, пусть его – он добрый сосед и товарищ, когда не спит».
Облака снов Верховного проплывали над страною гномов. Они-то знали, что Сонный говорил правду.
11
Гном Грушевед сидел в своём садике и любовался на груши. Он растил слоновые груши – особого сорта, придуманного им на досуге. Они были обычного – грушевого размера, но напоминали маленьких слоников, прикреплённых к ветвям крошечными хоботами.
- Вот такие у меня груши, - любил говаривать Грушевед, сам похожий на небольшую, но не слоновую, а обычную грушу.
Как-то раз Иргун попросил попробовать одну из слоновых груш, но Грушевед развёл лапками (напоминали они веточки грушевых деревьев):
- Я и сам не могу их попробовать, - отвечал он. – Как только они созревают, они срываются с веточек, и убегают в страну грушевых слоников.
- А есть такая страна? – поинтересовался Иргун.
- Ну да, - уверенно отвечал Грушевед. – Раз есть страна гномов, то должна быть и страна груш-слоников.
Иргун рассказал об этом Мудроватому (тогда ещё не переименованному в Черепахового), и тот подтвердил: «Да, есть такая страна!» - И даже развернул старинный свиток и ткнул пальцем в маленькую чёрную точку, мол, вот она.
И Иргун ушёл домой удовлетворённый, ибо приятно знать, что приятель не просто фантазирует, а точно знает.
- А я вообще не люблю фантазировать, - сказал Грушевед самому себе, подслушав мысли Иргуна (гномы иногда умеют это делать). – Я точно знаю, что есть такая страна. Раз грушевидные слоники убегают куда-то, значит, им есть куда убегать.
Гномичи часто прыгали возле ограды сада Грушеведа – слоновые груши очень интересовали их.
- Я понимаю, - говорил им Грушевед. – Они меня и самого интересуют. Но… ничего не поделаешь: у этих груш особый нрав. Им надо убегать.
- А ты не можешь потрясти дерево, чтобы они свалились. Мы бы поймали одного слоника, - кричали гномичи.
- Нет, увы, - разводил ветвями-лапками Грушевед. – Я пробовал много раз, но они не падают раньше времени. Я могу впустить вас, и вы полюбуетесь ими снизу.
И гномичи забегали в сад и глядели на груши.
- Какие красивые, - замирали они. – Опаловые, зеленоватые, яшмовые…
И, действительно, маленькие слоники висели на ветвях, переливаясь радужными оттенками.
- Хотя бы можно посмотреть, как они убегают? – спросили гномичи.
- Это пожалуйста, - сказал Грушевед. – Приходите послезавтра – и увидите.
Послезавтра гномичи прибежали толпой, и, ворвавшись в сад, уставились на деревья.
- Только тихо, не шумите, - предупредил Грушевед. – А то вы помешаете слоникам.
Гномичи замерли, ожидая. Что-то завозилось вверху, и, со звуком лопнувшей нитки, первый слоник свалился на землю. Он подскочил, отряхнулся, и быстро-быстро помчался к забору – юркнул в щель, и… исчез… За ним последовали другие…
Гномичи засновали по саду, стремясь поймать хоть одного слоника, но всё было напрасно. Грушевед, мудро улыбаясь, не пробовал остановить их, зная, что грушам-слоникам ничего не грозит.
Малыши разошлись довольные – ибо, хоть и не попробовали необычных груш – видели, как те разбегаются. А Грушевед приступил к выращиванью новой порции слоников – он ходил вокруг деревьев, и запускал лучики мыслей вверх, чтобы те, касаясь ветвей, производили новые груши.
В остальное время он навещал приятелей, консультируя их по поводу обычных груш.
12
Гном Пришлец – показался сначала несколько странным. Неизвестно откуда он появился, и Мудроватый шутил, мол, возник из воздуха.
Пришлец соорудил домик – именно соорудил, а не построил, и это сооружение показалось обитателям страны необычным – напоминало оно столбик, крыша была плоской, а в садике помещалась качалка. Оградка – низкая весьма - была сложена из камней.
Гномичи, пробегая мимо, остановились, и заверещали:
- Кто ты, кто ты, новый гном?
Пришлец посмотрел на них внимательно, улыбнулся, и ответил – Я - Пришлец.
- Это имя такое? – поинтересовались гномичи.
- Ну да, - ответил Пришлец.
И гномичи побежали дальше.
- Надо ж, - удивлялись гномы, - в прошлый раз Рыцарь был, а теперь вот…
А Пришлец качался в своей качалке и выращивал медуз. Гномы никогда не выращивают медуз. Если вы спросите какого-нибудь гнома почему, он ответит: «А зачем? Их же нельзя есть».
- Нельзя, - сказал Пришлец Иргуну, заглянувшему к нему как-то. – Зато из их сока получается замечательный чай.
Медузы на длинных, тонких стеблях покачивали неровными краями – те вспыхивали, разбрызгивая маленькие радуги.
- Красивые вообще, - сказал Иргун, разглядывая медуз. – Напоминают неизвестные цветы.
- Они и есть цветы. Но только отчасти.
- Как так? – переспросил Иргун.
- Отчасти цветы, а отчасти медузы. Очень просто, – объяснил Пришлец.
- А кто больше?
- Медузы, конечно.
- И ты говоришь, из них получается замечательный чай?
- Превосходный! – подтвердил Пришлец. – Но ему ещё не время.
- А разве чаю бывает время и не-время?
- А как же! Чай тоже должен созреть.
- И где же он созревает?
- Как где? Конечно в медузах.
Медузы покачивали краями, и те будто слоились, вспыхивая то малахитом, то янтарём.
И Иргун, ещё раз сказав: «Красивые», – двинулся по своим делам.
В конце месяца – никто не знал какого, только Сонный, но он не делился своими знаньями – Пришлец собрал гостей.
В саду был установлен маленький круглый стол, и за ним расселись Мудроватый, Арбузник, Иргун, Грустный и другие. Приглашали также Сонного, но тот отказался, сославшись на сон. Медузы, также цветасто переливаясь, покачивались на стеблях.
Пришлец вынес из домика-столбика огромный – разумеется, с точки зрения гнома – кувшин, и, не торопясь, наполнил чашки. Чай переливался пестро, точно края медуз, и испускал волшебный аромат.
Гномы, не спеша, подносили чашки к губам и делали глотки. Пришлец стоял у стола, улыбаясь.
- Это самое вкусный чай, какой я только пробовал в жизни! – воскликнул Мудроватый.
- Это вообще самое вкусное, что я пробовал в жизни. – Заявил Иргун.
Другие согласились. И все стали расспрашивать Пришлеца, как вырастить подобный чай.
- Не знаю, - говорил тот. – Это ведомо только медузам.
Гномы восхищенно качали головами, Пришлец подливал им чай и все были так довольно, что даже медузы стали улыбаться. Краями, конечно – ибо чем ещё улыбаться медузам?
Вот так и жила маленькая, уютная страна гномов – со своим Мудроватым, переименованным в Черепахового, Арбузником, Песельником, Грушеведом и прочими милыми, маленькими персонажами…
