* * *
* * *
ТОПОСЫ
Топос – это место, коль буквально Слово перевесть. А место – знак. Точка, где придётся жить. Банально. Но банальность – вовсе не пустяк.
Малыша отец сажает ловко На Сатурна кольца. Рад малыш. Засмеётся – колокольчик словно Серебром легко нарушит тишь –
Ибо малолюдно утром в парке. Мощные развилки тополей – Топосы ворон… А вот и парни На велосипедах вдоль аллей
Мчатся… Наслоятся впечатленья. Сколь культурология густа, Столь свободно будет воскресенье От культурных интуиций. Так.
(Рифмы корневые, усечённые Чередуя, вырастишь ли плод?). И листва мерцает золочённая, Избавляя сердце от забот.
В парке солнечной модель системы, С папой от неё идёт малыш. И играют на дорожках тени – Им играть едва ли запретишь.
ЦАРСКИЙ ЛАБИРИНТ
- Папа, подними! – малыш лопочет. И – на горку поднимаю я. Царский лабиринт судьбы упрочен Каждым днём, в любом дана своя
Завитушка – та, что усложняет Долгое ветвление судьбы. Лабиринт, раскинутый корнями, Все проходим – веселы, грубы,
Нежные… И потому – он царский. Вновь меня зовёт играть малыш. Свет лучится майский – щедрый дар сей Крики не отменят, равно тишь.
ДВОЕ В КАФЕ
(стихотворение в прозе)
Гаусс не пьёт – пьёт Гофман; пьёт традиционно, взбадривая и вздёргивая коней своих фантазий огромным количеством горячительного.
Ты, зайдя в привычный, обычный двор, вдруг увидел парение готических шпилей, начало замощённого брусчаткой переулка, прелестные ярусы оранжевой, рыжеватой черепицы, и – в одном из кафе: двое.
Гаусс повествует о гауссиане, согласно которой мир распределяется по числовым зависимостям, давая строгую и чёткую, отливающую изумрудом и золотящуюся картину, но Гофман обрывает его…
- Я вижу архивариуса, - говорит, прищурившись, Гофман. – Вот он входит: в шикарном плаще, расшитом звёздами, в островерхой шапке – с такими же серебряными мерцаниями звёздочек. Вот он садится за соседний стол…
Гаусс начинает говорить о пространстве с точки зрения математики, о размахе и объёмах космоса, в котором никогда не бывает темно, хоть мы и воспринимаем его чёрной бездной; о числовых ритмах, определивших местоположение – если не возникновение – каждого из небесных тел; но фантазии Гофмана кометами проносятся в бездне его мозга, и он, сделав ещё несколько глотков пива, прерывает собеседника, повествуя о кошмарном уродце, жалком и бедненьком, родившимся в нищей семье крестьян, которому добрая фея (ибо если она не добрая, то зачем же существует на свете?) подарила волшебные волоски, благодаря которым все свершения других приписывались ему.
Гаусс улыбается, и начинает рассуждать о траектории полёта феи…
Но Гофман, отрываясь от кружки, утверждает, что фея не будет летать сама, что её несут воздушные повозки из легчайшего ореха, запряжённые…
…облачка слоятся в выцветающем московском небе.
Обычный двор не включает в себя ничего необычного, кроме индивидуальной фантазии блуждающего рассудка – рассудка человека, возвращающегося домой со скучной службы…
* * *
Кто беду пожалеет? Сякую Отовсюду готовы прогнать: Мол, без этакой просуществую, Мне её неохота встречать.
А – имеет значенье, поскольку Вам о смерти забыть не даёт. Ибо жизнь равноценна посольству В мир непознанных смертных щедрот.
Только гонят беду постоянно, И о смерти нам думать – тоска. Нам беда – чёрный ужас и рана От ненужного жизни стиха.
ДВОРЕЦ ТИРАНА
(стихотворение в прозе)
Из гроссбухов проросли розоватые и синие грибы с мелко подрагивающими шляпками; а коровы, забредавшие сюда, сжевали скатерти и занавески; документы, от которых некогда зависели судьбы сотен тысяч, веерами покрывали пол, и на бумагах чернели рубчатые следы; окна шли трещинами, напоминая прозрачные географические карты; а по растрескавшимся портретам тянулась жадная повилика; ветер, гулявший по комнатам, сбивал безделушки, а плесень и тени серели в углах, и шебуршалось нечто, ворочалось…
Некогда обитавший здесь солнцеподобный не был низвергнут, он просто тихо вошёл во смерть, но грозно выплыл дракон его власти – перед тем, как сдохнуть опаливший всех ржавым огнём информации; и дворец тирана был даже не разрушен: забыт.
Только ветер гулял по этажам, только коровы, отбившиеся от стада, забредали сюда, и всё глубже, глубже дворец превращался в тень тени, уходил в серое, пыльное царство, познавая ключевую в мире силу забвения…
* * *
Зачарован сад. И тополей Кудри убелило сединою. На дорожках соль. Однако с ней Суп не сваришь, как нельзя – с бедою.
И на снег взирая, удивлён Пожилой хозяин сада сильно. Будто циферблат иных времён Даден, ибо снег идёт обильно.
