Высокий, чёрный, неподвижный человек в начале бульвара казался ребёнку сгустком неизвестного, таинственного вещества. Ребёнок понимал – памятник не жив, и восхищённо рассматривал маленьких человечков, лентой вписанных в постамент.
Сетка снега превращала мир бульвара, мир фонарей и мигающих светофоров в одну большую сказку, и ребёнок был участником её снежно-великолепного действия. Вниз-вниз по белому телу бульвара, и дома глядятся насупленными дедами. Пруд мягко укутан пушистым чехлом, и неизвестно, где зимуют утки…
А вот сине-золотая витрина, и на ней рядами, ярусами сада торты – волшебные узоры ярких роз, и массивы цветных неведомых завитков, и архитектурные, съедобные громады – и ребёнок глядит, оторваться не в силах. «Хочешь чего-нибудь? Ну, пирожное, к примеру?» – спрашивает в чёрное одетый дядька, остановившийся рядом. И ребёнок бежит, бежит от него в густо идущий снег, прорезаемый световым великолепием города.
Однако, где же дом? Дворы переходят в другие, теснятся, наползая друг на друга, все в белом, все кипенные, и окошки домов такие одинаковые, такие жёлто-янтарные, медвяные, что за каждым из них может быть его дом. А может и не быть…
Не волнуйтесь! Ребёнок, совершивший экскурсию в мир взрослого города, вернётся домой. А потом он вырастет, чтобы забыть этот нежно-снежный световой эпизод, нечто значивший в маленькой жизни.
Ибо без забвения нет будущего. Ибо без памяти обессмыслится жизнь.
